я
Есть на свете песни, рожденные голубоглазой травой, песни, что приносит пыль с тысячи равнинных дорог. Вот одна из них.
Сейчас мне совершенно ясно, что я давно уже шёл к тебе, а ты ко мне, хотя мы и не подозревали о существовании друг друга. Какая-то бездумная уверенность, скрытая глубоко под нашим неведением, и привела нас друг к другу. Как две одинокие птицы, мы парили над великой равниной, подчиняясь некоему небесному расчету, и все годы, прожитые нами, нужны были для того, чтобы мы наконец встретились.
В его восприятии жизни причины явлений были несущественны. "Анализ разрушает целое. Есть некоторые вещи, таинственные вещи, которые должны оставаться нетронутыми, Если будешь рассматривать их по частям, они исчезнут".
"Прежние мечты были прекрасны. Они не сбылись, но я рад, что они у меня были".
Странно, такая простая вещь, как стакан холодного пива в ванне, может, оказывается, произвести эффект изысканности, утонченности. Почему в их с Ричардом отношениях нет места этой стороне жизни? Понятно, отчасти здесь виновата инерция годами выработанной привычки. Вероятно, любой брак, любые отношения этому подвержены. Привычка порождает предсказуемость, что само по себе имеет свои положительные стороны, она отдавала себе в этом отчёт.
Он поднял на неё глаза.
- Иисус Христос, - тихо пробормотал он.
Чувства, жившие в нём до сих пор, его поиски и раздумья сошлись воедино в это мгновение, вся прожитая жизнь, отданная чувствам и поискам, обрела наконец смысл, и Роберт Кинкейд влюбился во Франческу Джонсон, жену фермера, когда-то очень давно покинувшую Неаполь ради округа Мэдисон, штат Айова.
...Его восхищение было совершенно искренним, в этом не могло быть. Никаких сомнений. И Франческа упивалась им, погружалась в него, оно окутывало её, проникало во все поры её кожи, как нежнейшее масло, которое проливало на неё некое высшее существо, чья божественная сила уже много лет как покинула её, а теперь вернулась обратно.
В это мгновение она влюбилась в Роберта Кинкейда, фотографа и писателя из Беллингхема, штат Вашингтон, у которого был старый грузовик по имени Гарри.
Снова разговор запрыгал по верхушкам, не касаясь глубоких тем. Слова, слова, немножко о том, немножко о другом. Разговор как средство выиграть время и вместе с тем понять всё, что происходит…Взгляд со стороны и тихое щелканье замка в мозгу, когда за двумя людьми захлопывается дверь на какой-то кухне, где-то далеко-далеко в штате Айова.
Ближе к утру он приподнялся, посмотрел ей в глаза и сказал:
- Вот для чего я пришёл на эту планету, и именно сейчас, Франческа. Не для того, чтобы бродить по земле или снимать на плёнку какие-то предметы. Я здесь, чтобы любить тебя. Теперь я это знаю. Я всё летел куда-то с вершины огромной высокой горы, и это началось в далеком прошлом, потому что я прожил в полёте много-много лет, гораздо больше, чем живу на свете. И всё это время, все эти годы я летел к тебе.
Потом они зашли в какой-то очень изысканный ресторан. Он протянул руки через стол, взял её руки в свои и долго смотрел на Франческу напряженным, пристальным взглядом. Официант, глядя на них, улыбался, в глубине души надеясь, что когда-нибудь и ему выпадет испытать то же самое.
Пойми, как бы я ни хотела находиться рядом с тобой, быть частью тебя, я не могу порвать со всем, забыть свои обязанности и исчезнуть. Если ты заставишь меня с помощью силы или убедишь меня, я пойду с тобой, так как не могу противостоять тебе, Роберт. И, несмотря на все мои слова, на мою убеждённость, что нельзя лишать тебя твоих дорог, я всё равно пойду с тобой, потому что, как обычная эгоистка, хочу тебя – для себя.
- Я хочу сказать тебе одну вещь, Франческа, одну-единственную. И никогда больше не заговорю об этом и не повторю кому-нибудь другому. Прошу тебя, запомни! В том океане двойственности, в котором мы живём, такого рода определённость приходит только раз и никогда больше не повторяется, сколько бы жизней мы ни прожили.
Все эти годы, Франческа, я живу с ощущением, будто моё сердце покрывалось пылью, - по-другому это не назовёшь. До тебя в моей жизни было немало женщин, но после тебя – ни одной. Я не давал никаких обетов, просто эта сторона жизни меня больше не интересовала.
Как-то я видел канадского гуся – его подругу подстрелили охотники. Ты, наверно, знаешь, эти птицы спариваются на всю жизнь. Бедолага несколько дней кружил над прудом, улетал, потом снова возвращался. Последний раз, когда я видел его, он одиноко плавал среди стеблей дикого риса – всё искал свою подругу. Возможно, такая аналогия покажется слишком очевидной для литературно- образованного человека, но, должен признаться, чувствую я себя именно как этот канадский гусь.
Я не жалуюсь и не жалею себя – никогда этим не занимался и не склонен к этому. Просто благодарен судьбе за то, что, по крайней мере, я встретил тебя. Ведь мы могли пролететь друг мимо друга, как две пылинки во Вселенной.
- О Майкл, Майкл, представь себе, как прошли для них эти годы. Они так отчаянно стремились друг к другу. Мама отказалась от него ради нас и папы. А Роберт Кинкейд оставался далеко, потому что он уважал её чувства – к нам. Майкл, мне невыносимо думать об этом. Как мы относимся к своим семьям – так небрежно, невнимательно, как будто семья – это само собой разумеется. А ведь из-за нас их любовь закончилась вот так.
Уоллер Р.
Сейчас мне совершенно ясно, что я давно уже шёл к тебе, а ты ко мне, хотя мы и не подозревали о существовании друг друга. Какая-то бездумная уверенность, скрытая глубоко под нашим неведением, и привела нас друг к другу. Как две одинокие птицы, мы парили над великой равниной, подчиняясь некоему небесному расчету, и все годы, прожитые нами, нужны были для того, чтобы мы наконец встретились.
В его восприятии жизни причины явлений были несущественны. "Анализ разрушает целое. Есть некоторые вещи, таинственные вещи, которые должны оставаться нетронутыми, Если будешь рассматривать их по частям, они исчезнут".
"Прежние мечты были прекрасны. Они не сбылись, но я рад, что они у меня были".
Странно, такая простая вещь, как стакан холодного пива в ванне, может, оказывается, произвести эффект изысканности, утонченности. Почему в их с Ричардом отношениях нет места этой стороне жизни? Понятно, отчасти здесь виновата инерция годами выработанной привычки. Вероятно, любой брак, любые отношения этому подвержены. Привычка порождает предсказуемость, что само по себе имеет свои положительные стороны, она отдавала себе в этом отчёт.
Он поднял на неё глаза.
- Иисус Христос, - тихо пробормотал он.
Чувства, жившие в нём до сих пор, его поиски и раздумья сошлись воедино в это мгновение, вся прожитая жизнь, отданная чувствам и поискам, обрела наконец смысл, и Роберт Кинкейд влюбился во Франческу Джонсон, жену фермера, когда-то очень давно покинувшую Неаполь ради округа Мэдисон, штат Айова.
...Его восхищение было совершенно искренним, в этом не могло быть. Никаких сомнений. И Франческа упивалась им, погружалась в него, оно окутывало её, проникало во все поры её кожи, как нежнейшее масло, которое проливало на неё некое высшее существо, чья божественная сила уже много лет как покинула её, а теперь вернулась обратно.
В это мгновение она влюбилась в Роберта Кинкейда, фотографа и писателя из Беллингхема, штат Вашингтон, у которого был старый грузовик по имени Гарри.
Снова разговор запрыгал по верхушкам, не касаясь глубоких тем. Слова, слова, немножко о том, немножко о другом. Разговор как средство выиграть время и вместе с тем понять всё, что происходит…Взгляд со стороны и тихое щелканье замка в мозгу, когда за двумя людьми захлопывается дверь на какой-то кухне, где-то далеко-далеко в штате Айова.
Ближе к утру он приподнялся, посмотрел ей в глаза и сказал:
- Вот для чего я пришёл на эту планету, и именно сейчас, Франческа. Не для того, чтобы бродить по земле или снимать на плёнку какие-то предметы. Я здесь, чтобы любить тебя. Теперь я это знаю. Я всё летел куда-то с вершины огромной высокой горы, и это началось в далеком прошлом, потому что я прожил в полёте много-много лет, гораздо больше, чем живу на свете. И всё это время, все эти годы я летел к тебе.
Потом они зашли в какой-то очень изысканный ресторан. Он протянул руки через стол, взял её руки в свои и долго смотрел на Франческу напряженным, пристальным взглядом. Официант, глядя на них, улыбался, в глубине души надеясь, что когда-нибудь и ему выпадет испытать то же самое.
Пойми, как бы я ни хотела находиться рядом с тобой, быть частью тебя, я не могу порвать со всем, забыть свои обязанности и исчезнуть. Если ты заставишь меня с помощью силы или убедишь меня, я пойду с тобой, так как не могу противостоять тебе, Роберт. И, несмотря на все мои слова, на мою убеждённость, что нельзя лишать тебя твоих дорог, я всё равно пойду с тобой, потому что, как обычная эгоистка, хочу тебя – для себя.
- Я хочу сказать тебе одну вещь, Франческа, одну-единственную. И никогда больше не заговорю об этом и не повторю кому-нибудь другому. Прошу тебя, запомни! В том океане двойственности, в котором мы живём, такого рода определённость приходит только раз и никогда больше не повторяется, сколько бы жизней мы ни прожили.
Все эти годы, Франческа, я живу с ощущением, будто моё сердце покрывалось пылью, - по-другому это не назовёшь. До тебя в моей жизни было немало женщин, но после тебя – ни одной. Я не давал никаких обетов, просто эта сторона жизни меня больше не интересовала.
Как-то я видел канадского гуся – его подругу подстрелили охотники. Ты, наверно, знаешь, эти птицы спариваются на всю жизнь. Бедолага несколько дней кружил над прудом, улетал, потом снова возвращался. Последний раз, когда я видел его, он одиноко плавал среди стеблей дикого риса – всё искал свою подругу. Возможно, такая аналогия покажется слишком очевидной для литературно- образованного человека, но, должен признаться, чувствую я себя именно как этот канадский гусь.
Я не жалуюсь и не жалею себя – никогда этим не занимался и не склонен к этому. Просто благодарен судьбе за то, что, по крайней мере, я встретил тебя. Ведь мы могли пролететь друг мимо друга, как две пылинки во Вселенной.
- О Майкл, Майкл, представь себе, как прошли для них эти годы. Они так отчаянно стремились друг к другу. Мама отказалась от него ради нас и папы. А Роберт Кинкейд оставался далеко, потому что он уважал её чувства – к нам. Майкл, мне невыносимо думать об этом. Как мы относимся к своим семьям – так небрежно, невнимательно, как будто семья – это само собой разумеется. А ведь из-за нас их любовь закончилась вот так.
Уоллер Р.